
Ну что ты? Видишь, мир господень
сегодня снова беззаботен,
а улицами - листопад
и у него такие струи,
и у него такие струны,
такую музыку струят!
А где-нибудь в Замоскворечье
найдется двор, найдется вечер,
найдутся нежные слова,
смывающие все заботы.
Свет расплывется, голова
закружится... Ну, что ты? Что ты?

Смущался март, испытывая страх
Коснуться снега голыми ступнями,
И снежный замок таял на глазах,
Обобранный, опустошенный нами.
Снег повисал на крестовинах рам,
На деревах - рубахами сырыми,
Цветные пятна зябнущих реклам
Дрожали разбегаясь мостовыми.
Глядит малыш, дыханье затая,
На леденцы блестящие - как сладко!
На старой карусели бытия
Звонит и скачет новая лошадка.
О, щедрый март, поют колокола.
Клубится запах пасхи и крахмала, -
Надежды терпеливая игла
Надорванное сердце залатала.
Приемля белизну и синеву,
Дивится очарованное око.
О, щедрый март, я сызнова живу,
Не ведая дарованного срока.

Широко распахнуты врата
околоокраенного рынка.
Вот зевнула глиняная крынка
и стоит, не закрывая рта.
Яблоки надели камилавки,
рыбины в чешуйчатой броне,
окорок заводит на прилавке
песенку, рожденную во сне.
Питер Пауль, Бахусу подобен,
спит на бочке - так заведено -
и гудит в художницкой утробе
красное молдавское вино.

Сентябрь желто-лилов
в преддверье листопада,
и ветер у ограды
свистит как птицелов.
И сторож по утрам,
попивши и поевши,
за гривенник приезжих
пускает в божий храм.
А в храме полумгла -
по крохам храм растаскан,
и пахнет алебастром,
и дует из угла.
Века, века, века,
когда-то всё когда-то,
и вечно Пантократор,
суровый Пантократор -
взывает с потолка.
Листва скользит с дерев
и оседает в воду -
как будто позолота
сползает с куполов.

...Зима ворота раскрывала
завороженного двора,
укутанного в одеяло
до самого полуподвала,
и абажура кожура,
оранжевая, проплывала,
и удивленная строка
дрожала в пальцах чудака,
и ускользала за ограду
захолодалая щека,
прижавшаяся к снегопаду,
а жизнь моя была легка...

Вот это пруд, а вот сторожка,
а это я с тобой иду,
иду по вымокшим дорожкам
в больничном вымокшем саду.
Не бойся девочка, не надо,
нас не оставит никогда,
ни бормотанье листопада,
ни эта серая вода.
Холодных облаков движенье,
неровный голубой проем -
все это только подтвержденье,
что никогда мы не умрем...

...когда приметы листопада
закопошатся там и сям,
когда незваная прохлада
уже бежит по волосам,
когда над городом упорно
играет черная валторна,
и на развалинах жары
пируют старые дворы,
и розовая Поварская,
заученная наизусть,
закружится, а я смеюсь,
я рук твоих не выпускаю.
И не доделаны дела,
а ты проста и весела...
Вот небо хлынуло потоком
и нам загородило путь,
и так легко его потрогать -
лишь стоит руку протянуть.

Глаза ладонью закрываю,
Иду по свету наугад...
В Тбилиси, верно, листопад.
Морщинистая и сырая
Листва платанов и чинар
Срывается на тротуар,
Холодным пламенем играя...
А у меня продрогший двор
Чехлами белыми закутан.
В больших подъездах, как в закутах,
Подростков поздний разговор.
О, матерей смешные пени,
Простуда, кашель горловой.
Мигает лампочка -
и тени
Качаются над головой...
Подросткам будут снится тропы
К вершинам гор, снегов броня.
А мне - Галактиона строфы
И бег волшебного коня.

Звучат таинственные струны,
Струящиеся в небеса.
Настройщик юный – отсвет лунный –
Уже настраивает сад.
Дорога зыбкая ночная
Ушла за млечные поля,
Ушла и слов не возвращает,
И забывает их земля.
А ты склонись над каждой тенью,
За каждым следом поспеши.
Дерев ночные откровенья
В ночную книгу запиши.
В той книге шумные страницы
И буквицы из серебра.
Она богата и щедра,
Она в руках не уместится,
Для сердца самого она...
И пробужденные, со дна
Еще невиданного сна
Поднимутся слова напева...
Звучаньем отзовется ночь:
Звезда, и облако, и древо –
И этого не превозмочь!

Небо начинается с земли,
с лепета последнего былинок,
с огонька случайного вдали,
с желтых Якиманок и Ордынок.

Кружился снег, стократ воспетый,
кружился медленно и строго,
и под полозьями рассвета
плыла январская дорога.
Неприбранная мостовая
лежала в белом беспорядке,
мучительно напоминая
об ученической тетрадке.
Ах, сколько снега, сколько снега,
какая чистая страница -
пройти, не оставляя следа,
и в пустоту не оступиться.
Ах, детство, детство, мое детство,
мое фарфоровое блюдце,
мне на тебя не наглядеться,
мне до тебя не дотянуться.
Над розовыми фонарями,
над фонарями голубыми
кружился снег, и губы сами
произносили чье-то имя.